Все последние века книги неуклонно дешевели и становились доступнее. Но гораздо важнее – то обстоятельство, что радикально менялись техники чтения.

Рукописная книга¹ предполагала воспроизведение и передачу лишь наиболее значимого, насущного – того, на что переписчики готовы были тратить свой труд вновь и вновь. В таком случае библиотека представляла собою результат либо богатства – готовности за короткий срок потратить существенные средства на переписчиков или приобретение готовых экземпляров у тех, кто готов с ними расстаться, либо наследия – когда каждое следующее поколение присоединяет новые рукописи к уже существующим и копирует последние.

Впрочем, разумеется, требуется и то, и другое – и деньги, и преемственность. Идеальное их сочетание – монастырь.

Каждая книга в этом случае претендует на неповторимость – хотя бы неповторимость ошибок переписчика. Здесь книги не столько читают, сколько перечитывают и вчитываются в текст – текстов немного, но значимость каждого – уникальна. Письменное слово само по себе авторитетно – помимо авторитета Писания, уже хотя бы тем, что потребовало усилий на свое воспроизведение и сохранение. Библиотека в несколько десятков томов в этом случае уже ощутима по ценности, не говоря уже о собраниях, исчислимых тысячами томов – и одновременно выполняет, если угодно, функции издательства (впрочем, это – скорее print-on-demand).

Книгопечатание в корне меняет ситуацию. Книга не только становится легко тиражируемой², но и, что особенно важно в данном контексте, библиотека отныне – собрание текстов, которые не по силам не только удержать в памяти, но даже прочесть.

Если ранее такое можно было сказать лишь о немногих больших библиотеках, то к началу XVII века это становится верным уже и применительно к некоторым частным собраниям. Теперь основные задачи, ложащиеся на плечи новой фигуры – библиографа – ориентироваться в этом изобилии информации, ориентировать других и определять, что подлежит сохранению и приобретению. Каждая большая библиотека предстает как проект – определенный принцип построения знания и систематического накопления информации, то есть такой ее организации, чтобы ее можно было в любой момент извлечь в зависимости от конкретной потребности. Библиотека как проект становится тем самым ориентированной в будущее – она оказывается одним из мест памяти, хранящим не только то, что помнится сегодня, но то, чему еще предстоит быть запомненным.

В новом мире печатной книги всё дальше расходятся пути библиотек, принадлежащих тем или иным институциям, тех, что постепенно становятся самостоятельными институциями, и библиотек частных, личных. Последние всё больше становятся отражением частных интересов, досуга: чтение всё чаще становится привычкой, времяпрепровождением, развлечением. В Ларинском семействе, отнюдь не многокнижном, Татьяна найдет изрядный запас французских и переводных романов – побудивших ее ожидать то ли «ангела хранителя», то ли «коварного искусителя», вместо коих явился Онегин.

Если до этого основной, а иногда и единственной книгой была Псалтырь – семейная хроника, записи рождений, свадеб да смертей, ведущиеся от отца к сыну – а от него к внуку, доходя до четырех-пяти поколений, то теперь не только увеличивается количество книг, но сама библиотека всё более превращается в личную, собираясь конкретным владельцем в соответствии со своими интересами, склонностями, предпочтениями. По ней всё больше можно сказать о ее владельце, чему способствует и разнообразие изданий, и то, как он с ними обращается – это его круг забот и увлечений, или же не более, чем «случайный набор» заглавий, где каждая книга попала к ее владельцу по своей, конкретной причине: календарь на давно прошедший год, какой-то роман, купленный к долгому железнодорожному путешествию, подаренное зачем-то, из благих побуждений, собрание сочинений классика в одном томе…

Личная библиотека, заботливо собранная, устроенная, предстает как уверенность или надежда на устойчивость существования. Ею можно обзавестись и, соответственно, обременить себя в расчете на предсказуемость жизни, на свой дом, который достаточно прочен по крайней мере для того, чтобы предоставить возможность укрыться среди книг. Но, став личной, библиотека соответственно редко оказывается наследуемой. Библиотека ученого передается после его смерти на кафедру, в университетскую библиотеку или ученикам; библиотека досуговая перебирается вновь и вновь, по мере изменения вкусов, сохраняя лишь немногие книги, которые связаны памятью с семейной традицией, прошлыми владельцами. Тем самым ее «устойчивость» всё более ограничивается пределами жизни одного поколения – это устойчивость, которую удается обрести к зрелым годам своего существования – и следующее поколение начинает вновь, на новом месте, выстраивая собственное личное пространство.

Появление «цифры» изменило мир библиотек по крайней мере сопоставимо с появлением книгопечатания – и подобно тому, как наблюдателю конца XV века была видна лишь небольшая часть начинающихся изменений, так же мало начавшиеся теперь изменения заметны для нас сегодня. Мы застигнуты изменениями – и из-за их скорости во многом действуем по привычкам, относящимся уже к другой, ушедшей эпохе.

Прежде всего, перемены затрагивают библиотеки как учреждения: центральные библиотеки всё в большей степени оцифровывают свои собрания, значение их присутствия в интернете и предоставления доступа к хранящимся у них изданиям через интернет, быстро (по мере расширения количества представленных в сети изданий) сокращает физическое присутствие в библиотечных залах. Их «физическое» присутствие, близость к ним становятся все менее значимыми – последнее тоже играет свою роль, но уже зачастую в той мере, в какой именно из залов данной библиотеки можно получить доступ к электронным базам данным, подписным журналам и тому подобное. Библиотека оборачивается «точкой доступа», которая теоретически может быть где угодно.

Библиотека – и как здание, и как помещение – всё менее является тем пространством, где хранятся книги – и, в особенности, где они читаются. Ведь теперь всё большее число изданий мы можем прочесть там и тогда, где нам удобно. Если огромные библиотеки остаются хранителями и печатных, и рукописных текстов (в последнем случае представая частным случаем архива), и сохраняют свои функции хранения оригиналов и работы с ними, сохраняющими ценность независимо от наличия цифровой копии, то иные библиотеки, например, районные или городские, всё менее значимы для читателя, который ищет определенную книгу. Текст, всё более освобождаясь от связи с физическим носителем, соответственно не требует подобного множества хранилищ, предоставляющих его бумажные копии.

В этом смысле с исчезновением потребности в подобном количестве «хранилищ» уходит большая часть библиотек в привычном нам смысле. То, что приходит на их место, вероятнее всего, сохранит их название, изменившись в своем содержании, становясь пространствами общения, местами, вырабатывающими и тиражирующими формы городского досуга и тому подобное. Книга здесь уже – только повод, причем необязательный, скорее задающий некое направление действия, чем дающий жесткие рамки.

Соответственно, меняются и личные библиотеки.

Всего каких-то двести лет назад сколько-нибудь значительными книжными собраниями владели лишь немногие. Еще в конце XIX века русский литературный критик Скабичевский с недоумением писал о своем коллеге Михайловском, как тот, будучи еще довольно молодым человеком, успел обзавестись книжным собранием, занимавшим целый стеллаж от пола до потолка в комнате не низкой – при этом обзавестись за короткий срок, не получив ее ни от кого в наследство – и изумление это было понятно читателю, учитывая среднюю цену книг, делавших их весьма значительным приобретением (так, экономии ради, еще в начале XX века имело смысл просить приятеля одолжить книгу, переслав ее по почте). На протяжении минувшего столетия собирание библиотеки всё меньше делалось вопросом денег и всё более – вопросом времени, целенаправленного поиска и занимаемого книгами места.

Библиотека, в XVIII веке бывшая одним из символов богатства и благополучия своего владельца, оборачивалась со сменой веков всё более личным увлечением, переходящим в личную страсть – ее собирание требовало в первую очередь влечения и постоянства в нем. Цифровой мир превратил «личную библиотеку», которой по объему позавидовало бы большинство собраний начала XIX века, в переносимую на флэшке и читаемую с планшета – при большом домашнем книжном собрании теперь бывает быстрее найти книгу в электронной библиотеке, чем на полках – или даже на собственном жестком диске, особенно если забыл правильно назвать скачанный когда-то файл.

Личная библиотека как собрание бумажных книг все более становится увлечением, сродни филателии, разве что куда более громоздким, или устойчивой привычкой: перелистывать страницы при чтении, чувствовать кончиками пальцев, как утолщается стопка листов слева и поскрипывает еще совсем тугая брошюровка. Так что личная библиотека – все менее предмет обладания, но все более – количества и качества опыта прочитанного, осмысленного, пережитого через и благодаря текстам, которые теперь скрываются под иконкой «Моя библиотека».

Андрей Тесля

¹Феномен, кстати, доживший до XIX века – и вновь возродившийся уже в XX-м, в самиздате.

²Поскольку печать дорога и имеет смысл издавать то, на что есть широкий спрос (в остальном еще довольно продолжительное время выгоднее будет ограничиваться книгой рукописной), то в первую очередь печатаются книги богослужебные, молитвенники – и латинская и греческая классика, спрос на которую предъявляют университеты.